Исупов

Лебединою шеей дракона
можно сытно кормиться, кормиться;
рыба плещется в брюхе — ушица;
бунтовщик в пищеводе — икона:
всё, терпила, гуляйте, свободны;
сколько дичи попутной и встречной
заблудилось в петле чебуречной
тонкой (тощей) кишки, — не угодно?
отпустить не получится, птахи, —
голодны́, голодали, терпели,
бытовали без смысла и цели
сáми, сами на свет не в рубахе
вылезали вперёд да ногами,
но резекцию, к счастью, не в школе
проходили, твердили в неволе —
на врагах: у врагов, со врагами…
у героев, с героями часто
приключались в застенках котлеты:
у дракона резцы не жиллеты,
у героев сплошь жилы, не паста;
без хирурга застенок — столовка,
и в застенке зарплаты, зарплаты,
а у нас дети, дети мордаты,
и без масла им спится неловко;
сами вы анемоны, дракону
мы желали Чейн-Стокса-дыханья,
грудок-крылышек: четвертованья;
агамемнону — анемоны.

Иллюстрация ChrisCold / DeviantArt
Оригинал Исупова

Исупов

Дырявит свет военный плед, окно
в галоп прикрывший от греха подальше, —
там, за дырой в побежку, вмещено
несносное: капель, метель, в перванше
клубящие сквозные облака
и всяческая суета иная,
а голос сорван, а из четверга
в ответ стреляют в среду — вспоминая,
что я пустой рукою метко бил
в их рты незакрываемые, «бил же?!», —
надрывными упрёками: «Дебил,
а если б из “Макарова” и ниже —
а если б в сердце?» Если б из него
и если б в сердце — кто б ловил пролезший
сквозь плед светильный луч и торжество
закатывал: из течей, молью брешей
проеденных лился́ различный свет:
луны, фонарный, сумеречный, знаний —
а мой треух раскрашен в лучший цвет,
им пойманный, и нет его пространней:
.
подсолнечный! И сразу так тепло.

Иллюстрация Alvaro Sanchez-Montañes / Saatchi Art
Оригинал Исупова

Исупов

Живого слово живо, отдаёт
прокуренным балконом, под балконом
торчащим человеком с закидоном:
плакатным ясным почерком «Я под.
Я третий год стою. Не жду, что вы
сойдёте и.» написанное держит
с заката до рассвета, что в консьерже
рождает боль, желание строфы
по меньшей мере на такой… такой
погодами терзаемой бумажке,
слова «пора вам» русские, вразмашку
вставляемые в час наперебой
орущих механизмов часовых…
рубашкой человека под балконом,
пронзительным подмышечным попонным
букетом отгоняющим в седьмых
часах зари оранжевых людей,
кладущих мусор в чёрные котомки, —
в таком букете феникса обломки —
мышь, чудо самобытности путей
господних, прорастала б, если б он,
влюблённый, предавался стирке реже…
валокордином, жизненные бреши
заделывающим… трубой, «сражён
однажды вами, но сейчас, увы,
пора бежать на глупые работы»
трубящей. …

Исупов

Слова — ничто: как всякий расписной
археоптерикс, я лишь на расчёске
поигрываю, губы отголоски
над рожью ливня выдувают, вой
стоит, но рожь картонная, и дождь
не новогодний даже — а ушибов:
чем ссадины разят, когда дождь, выпав,
роняет вас на землю? — болью. Ржёшь
во ржи картонной над собой — хотел
колосьев, васильков, омытых ливнем,
букета, гм, благоуханья в синем
подсолнечном пространстве, виуэл,
спинетов хором, сольно, полевой
мелодии из свежести и ветра,
а забегаешь сзади, — несусветна
поделка как: неловкий детский крой
банановых коробок, краски, клей,
шуршание бумаги, перьевое
бренчание — а под дождём те двое
целуются всё ярче и ясней.

Иллюстрация Ana Tramont / 500px
Оригинал Исупова

Исупов

Слова важны: мне по ночам звонят
и просят убедительно селёдку
солёную не жарить больше, ходко
вонь ибо пронимает, и до пят,
не жарить ночью, днём не жарить, ОК?
Во все колокола звонят и строго
упрашивают перестать, а ногу
в дверь, а потом в живот, и вы в клубок,
клубком поможет, но у ног есть что? —
есть пыр, упорство есть, ещё есть навык, —
успеем ещё, ОК? И безрукавок
не надевайте больше, ОК? И ó
я догадаюсь: вы идёте без —
а значит осознали подлость жарки;
у вас ведь цвета выпи, цвет неяркий,
без безрукавки, я увижу: в лес
без безрукавки и из леса без,
в лесу безлюдье, одичала пуща,
а в бескозырке можно, вам присуща
матросская сия беретка? чрез
лес в бескозырке лóмитесь, и я
хвалю: без безрукавки, в бескозырке, —
а следом праздник не в одной квартирке:
и сельдь мертва для тонкого чутья,
и вы с зубами, ОК? и дети вне
опасностей и бед — не караулят
их больше драмы, пью напареули,
ркацители дую наравне
с аминазином я, ваш эпилог,
хотя таблетки помогают плохо,
а вот звонок — напротив… Без подвоха:
я посмотрел, не жарю ль рыбу. …

Исупов

И лямблия, и тожечеловек,
отец родной — а искренний, весёлый:
из золотого крана поит колой
отродий и с отродьями на снег
бросается — и лепит, лепит баб,
по гроб отродьям это будет сниться:
округлый снег и снег мурластолицый,
и снег послушный, и тишайший — лап
не взденет и глазищ не вознесёт,
когда окурки в пуговицы тычут,
выкрикивая простодушный причет:
«А ты за карлу?», …

Исупов

Мент бьётся в дверь, урчит, и переводчик
на грифельной доске «Ты чё? ты чё? —
мелком чертит курино. — Дурачок,
желаешь Ему смерти очень-очень?»
Со справкой, я желать имею право
Ему обычной, никакой другой,
а «очень-очень — это лишь левкой,
всего-то Matthióla, и купава,
иль Tróllius, на гробе средь лаванды,
гортензий, рододéндронов и роз,
придут ли на прощанье в соли слёз
тунгусы, вотяки, ромалы, ханты,
мордва, карелы, русские ущелий
без дна? гвоздик, тюльпанов, хризантем,
потопчут ли друг дружку в манку, с тем
чтоб помнилась разлука? альстромерий,
гвоздик, ирисов, гиацинтов, калл,
нарциссов, фрезий, орхидей и лилий,
лафет артиллерийский конь Вергилий,
сын Фигнер и Егорова, в накал
топтаний и скорбей сумеет, нет —
цветов-то, сука, сколько! — сдвинуть с места!
пионов, маков, ландышей, протеста, —
мол, карла — Русь, без карлы “шибболет”
не выговорить, — ждать? и ковыля,
да, ковыля, чем не букет на гробе?» …

Исупов

Мне часто говорят — а я молчу:
я подражаю сну, пускаю слюни
в ладонную подушку, в гамаюне
винят, на молоко дают, к мячу
относят: пыром бьют ногой, рукой
отводят в тень и в жилу колют шилом
и смотрят, как сдуваюсь: во служилом
мяче и так всё сдуто, никакой
исход, — и выпускают: á, лежи.
.
Что говорят? Клокочут, как протеи,
как лямблии, урчат, глистов сытее
отрыгивают по-китайски «ши»
в тональности «не лев, скорей помёт»,
а нет бы вздорно тявкать, как собаки,
тогда б мы догадались: мы — кипчаки,
уж половец уж половца поймёт
и шилом станет только в «Слове ó
полку́ внучка Олегова» чужого,
а я, *ля, наш и свой, пусть и свинцово
слюнявлюсь, сосу тряпку, идиот.
.
Чего хотят? «Дойти, укурок, кáк?»
И я, гордясь, что обратились, схему
рисую им туда, где свет на лемму
«козлов гасить положено, и так,
гася, любой находит в жизни цель;
гасить козлов суть сохранять устои
и процветать; вот мы и при разбое,
вот мы и гасим в вёдро и метель»
бросают; есть! у нас ещё места,
где монтировку знают как «гасило», —
.
и снова слюни по колено — шила
в мешке не утаишь: я неспроста
глистом не вою — а олигофрен,
и в грудь не бью, чтоб стало… у протеев
чтó вместо сердца? — быть потом, содеяв
такое? Нет. Да ну. …